Всегда – смотрела на людей словно бы сквозь прозрачную дымку, будто стояла за ширмой, подглядывала; вот они там – живут, они – действуют, с ними происходит что-то, а с ней – никогда, её ничто не способно затронуть, к ней ничто не имеет отношения, она – наблюдатель. Любила разглядывать людей на улицах, истории сочинять про них, любила гулять по вечерам, заглядывать в окна первых этажей, смотреть на людей. Было любимое место, на качелях – каждый вечер ходила качаться, а прямо напротив – окно, в окне горит свет, ходят люди. Там жила семья, молодая, с ребёнком – девочкой лет трёх; квартира была однокомнатной, неудобно там было с ребёнком. Каждый вечер ходила на качели, смотрела, как женщина играет с девочкой, мужчина сидит за компьютером – работает ли, играет, в окно не видно; иногда идёт на кухню, курит в форточку. Потом наблюдала, как начали собираться, упаковывать вещи – то ли сменяли квартиру, то ли продали… Грустно было – вот уедут, а были же как родные, и за кем тогда наблюдать? Грустно было, словно и вправду с родными расставалась. А больше-то и не было у неё родных.

Звали её Ксана, сокращённое от Александры. Жила одна, работала по Интернету - пи-сала на заказ статьи да курсовые. За плечами имела два неудачных романа – первый с мужчиной (одногруппник по универу; ушёл к другой), второй с женщиной (познакомились в клубе; эту Ксана бросила сама – слишком разными были привычки). Лет ей было двадцать пять.

Май подходил к концу, цвели яблони, зацветала сирень. Воздух пах мучительно-сладко. Ксана ненавидела возвращаться в свою пустую квартиру. Не к кому было возвращаться. Вот уже два года жила совсем одна, но, хоть и сторонилась людей, к одиночеству не могла привыкнуть.

Три вечера ходила на качели – пусто было в той квартире, темно, тихо. На четвёртый вечер горел свет, новая владелица жилья расставляла вещи. Ксана увидела – сердце в груди заколотилось: бывают же такие! Широко раскрыла глаза, не могла насмотреться.

Девушка хрупкая, тонкая, в талии пальцами можно обхватить – кукольная фигурка. Волосы до талии, в электрическом свете так и сверкают золотом. А кожа… Тоже, может, шутки освещения, только такой Ксана никогда не видела – словно полупрозрачная, как иногда медовое яблоко бывает, такая золотисто-розовая, изнутри светящаяся. Так и хоте-лось её потрогать, по лицу провести рукой – что это? Может, тональный крем такой? Ведь не может же быть, чтобы и правда такая кожа была, такая нечеловечески прекрасная.

Шторы девушка ещё не повесила на окна, не успела, вот Ксана и разглядела её хорошо. Только цвета глаз не увидела – далековато. Это её мучило, расстраивало; ночью, засыпая, вертелась в постели, составляла план, как бы глаза увидеть.

С утра пошла на остановку – нужно было съездить в банк, деньги с карточки снять. И с ней на остановке столкнулась, с ночной грёзой – тоже стояла, транспорт ждала, светлое платьице летнее, босоножки на ногах на каблуках высоких, с ремешками плетёными. Только даже несмотря на каблуки – маленького роста, хрупкая; Ксана на полголовы её повыше будет.

Честно сказать, позабыла о приличиях – так и впилась глазами. Надо же – и при солнечном свете волосы такие же золотые, кожа и вправду полупрозрачная. Начинают сказки вспоминаться, что-то там вроде «каждую косточку напросвет видать». Когда читала, всегда смеялась – надо же, страх какой – а тут увидела, как это, оказывается, бывает. Кожа светится, словно то медовое яблоко или камень полупрозрачный; вот бы, правда, прикоснуться к ней, ладонями по телу провести… Мягкая ли она, бархатистая, или как мрамор, как янтарь – прохладная, гладкая? Никогда Ксана так жадно на людей не смотрела, никогда не хотела из-за ширмы своей – выйти, границу – нарушить. Всегда довольно было взгляда, а тут ладони прямо заныли, так хочется уничтожить расстояния, пальцами по телу скользить, изучать. Ксане становится страшно; остатки здравомыслия позволяют удержаться от губительного порыва.

Девушка чувствует, что на неё смотрят; поднимает взгляд прямо на Ксану. И брови у неё светлые, и реснички трогательно золотые – два лучистых солнышка. А глаза – чёрные. Такой контраст со всем этим светом, с сиянием, что у Ксаны снова дух перехватывает. Чёрные глаза смотрят вопросительно; Ксана смущается, опускает взгляд, делает вид, что она случайно. Привыкла быть наблюдателем, никогда не делает первого шага.

Девушка на Ксану долго смотреть не стала – отвернулась. Автобус Ксаны подошёл, она пропустила – не могла уйти, пока мечта её рядом. Девушка на следующей маршрутке уехала; Ксана своего транспорта дождалась, всю дорогу думала о том, каково же этой кожи касаться.

Девушку про себя назвала Авророй – в честь богини зари.

Ксана очень хотела с Авророй познакомиться, только боязно всё было. Мало ли – вдруг поймёт не так, вдруг прочь оттолкнёт… Ходила вечером на качели, смотрела в окно – Аврора по вечерам обычно на диване сидела, напротив окна, книжку читала. Ксана на лицо её смотрела. Аврора иногда губку прикусывала, когда, видно, в книге особо волнующее место попадалось – у Ксаны всё внутри переворачивалось. Целовать эти губы, глаза эти чёрные, всё тело покрывать поцелуями – ведь никогда этим не насытиться! Как пахнут волосы Авроры, как пахнет её кожа? Об этом Ксана ночами грезила, ворочалась на кровати с боку на бок.

Аврора обжилась немножко, повесила шторы на окна. Ксана пришла – закрыто окно в чудесный мир, изредка только мелькнёт силуэт и всё. Тоскливо стало, до невозможности тоскливо. Ксана Аврору на остановке стала караулить. Та всегда в одно и то же время уезжала по будням – видимо, на работу, а может, и в институт, если училась ещё. Каждого такого свидания ждала Ксана с утра, и чем ближе становился назначенный час, тем больше она волновалась. Долго выбирала, как ей одеться, по два часа красилась… Аврора её не видела, даже не замечала, что они с Ксаной всё время на остановке встречаются. Аврора вообще мало по сторонам смотрела, ходила, погружённая в себя, плеер слушала.

Потом Ксана придумала план. Долго его обдумывала, по своему обыкновению, даже перед зеркалом порепетировала пару раз. Само предвкушение своего поступка уже наполняло её радостью. И наконец она решилась. Когда в очередной раз они стояли на остановке, Ксана вместе с Авророй села в маршрутку. И когда садилась, она замешкалась так, что Аврора слегка её задела – плечом о плечо.

О, это соприкосновение! Они оказались так близко – Ксана даже почувствовала запах: свежие яблоки. Только такие духи и могли подходить Авроре. Ксана села на сиденье рядом с ней, и всю дорогу наслаждалась этим запахом, этим прикосновением бедра к бедру – сиденья в маршрутках неширокие. Жаль, что недостаточно узкие.

Ксане казалось, что запах духов Авроры остался с ней, остался на её одежде – и она закрывала глаза, чтобы лучше его чувствовать.

Наблюдая, она придумывала Авроре жизнь. Ксана была уверена, что Авроре нравятся каллы и ирисы – ей просто не могли не нравиться такие цветы, благородные, холодные, на длинных стеблях. Ксана планировала заказать для Авроры букет с доставкой на дом, только для этого нужно было ещё точнее изучить её расписание.

Наверняка Аврора любила скрипичную музыку. Когда Ксана поехала с ней на маршрутке, та вышла на остановке «Консерватория» – скорее всего, там она и училась. Это очень подходило её образу; Ксана только не могла угадать точно, скрипка или виолончель, но была уверена, что одно из двух.

И ещё Аврора любила танцевать. Ведь она так грациозно двигалась!

А потом все планы и мечты Ксаны были разбиты простым и предсказуемым событием. Аврора вернулась домой (а она всегда возвращалась домой примерно в одно и то же время, поэтому Ксана приобрела привычку её встречать) не одна.

Она шла по двору под темнеющим небом с каким-то невыразительным молодым человеком, в руках её была пошлая алая роза, перевязанная ленточкой. Они смеялись; Ксана, занявшая свой стратегический пост на качелях, услышала, как Аврора со смехом говорит:

– Нет, розы мне правда нравятся больше, честное слово!
А молодой человек отвечает ей:

– Оль, мне бы и в голову не пришло подарить репейник!

Оля. Ольга. Не Аврора. Ксана смотрела, как эти двое заходят в подъезд, как за ними закрывается дверь, как вспыхивает свет в окнах квартиры. Ольга. Она никогда бы не подумала, что её Аврора может носить такое глупое, простое имя. Она никогда бы не подумала, что её Аврора любит пошлые красные розы.
Она никогда не думала о том, что у её Авроры кто-то может появиться.

Ксана смотрела на окна, думала о том, что происходит за шторами. Ничего не видела – Аврора купила на шторы плотную ткань. Мучиться догадками было ещё хуже, чем видеть всё своими глазами. Ксана ждала, когда погаснет свет. Свет погас довольно скоро.

Молодой человек так и не вышел. Он остался ночевать.

Ксана побрела домой.

Всё было неправильно. Аврору не могли звать Ольгой. Аврора не могла водить к себе домой мужчин. Образ, с такой любовью воссозданный Ксаной, разрушался на глазах.

Ксана страдала.