make femme!
Ориджинал. Учительница/школьница (не младше 9го класса). NC-21, non-con, bdsm, пытки, наказания, ревность и слежка. Мотивы кнута и пряника, образовательного процесса. Желательно обоснуй, почему учительнице так сносит башню. Авторская больная фантазия приветствуется. Желательно, чтобы школьница ооооочень страдала, но выжила... и ей в конце концов должно начать нравиться то, что с ней делают. Возможно, формирование своего рода зависимости от "сессий".
не надейтесь)*радостьрадостьрадость*
Риту спасло то, что увидев директрису, она практически онемела от ужаса и не начала каяться.
В кабинете собрался весь их «немецкий актив». Девочки, кое-как и во что попало одетые, наспех убравшие волосы в хвосты и косы, откровенно зевали. Те, что помладше, просто не выспались, допоздна читая или тайком смотря фильмы, старшеклассницы же массировали виски и старались на директрису не дышать.
– Великолепное поведение.
Дурой директриса отнюдь не была. Она брезгливо поводила носом, принюхиваясь, тяжело вздохнула, но на этом воспитательную речь и окончила.
– Сейчас пойдем в библиотеку, возьмете учебники и будете готовиться к олимпиаде. Эмма Генриховна болеет, и контролировать работу буду я.
– Болеет? – Не сдержалась Рита.
– У нее грипп. Так что следующие пару недель ее в школе не будет. Еще вопросы?
Вопросов не было. Рита взяла книгу, некоторое время пыталась читать, выписывая незнакомые слова в тетрадь, чтобы посмотреть по словарю, но надолго ее не хватило.
– Помнишь, у тебя в прошлом году был аппендицит?
Девочка, севшая с ней рядом, пухленькая, беленькая шестиклассница Саша (вполне возможно, не Саша, а Маша, или может, Наташа) удивленно подняла на Риту глаза.
– Хочешь к немке съездить?
– Не могу разобраться в грамматике, – соврала Красавина. – Не у директрисы же спрашивать. Да и потом ей приятно будет, если кто-нибудь ее навестит.
– А ты уверена, что она в той же больнице?
– Почти.
Она, разумеется, не была уверена. Но если Эмма Генриховна действительно болеет… почему она не обратила внимание на то, какими горячими были губы учительницы?! Если все, что случилось накануне, было температурным бредом, можно представить, как тяжело сейчас Штольц. Она, может, и рада бы все объяснить своей ученице, но не может.
– Ну… вроде вот здесь, – девочка назвала автобусную остановку. – Но не точно. Туда меня на скорой везли, а обратно мама на машине забирала.
– Девочки, что за разговоры?
Понять, о чем речь, директриса, разумеется не могла – не случайно же Красавина задала вопрос на языке Гете. Но сказанное по-русски название остановки уловила.
– Тренируемся в разговорной речи.
Остаток отведенного на занятия времени она планировала, как ей добраться до больницы. Сначала – получить разрешение провести день в городе, потом на электричке до вокзала, а там – спросить, как доехать до такой-то остановки, всего-то и проблем. Деньги у нее есть, из того, что оставляла в прошлый раз мама, в тумбочке лежит еще около полутора тысяч. Вряд ли билеты на электричку и автобус стоят больше. В городе, конечно, будет страшновато, ни разу она не была там без Лильки или мамы, но оставлять ситуацию в таком виде нельзя.
Да и что делать в школе целый выходной день?
В итоге она обошлась и без разрешения. Просто столкнулась в коридоре жилого корпуса с Муратовой и неожиданно для самой себя попросила прикрыть до вечера. Территория школы большая, авось и не хватятся ее до вечера.
В комнате девочка накинула не вызывающую подозрений легкую куртку, стянула волосы в узел и тихонько вышла в парк. Местами начавшая желтеть, но большей частью еще зеленая трава на неярком осеннем солнышке просохла, и Рита безбоязненно свернула с аллеи. Напрямик было быстрее, да и не вели посыпанные песком дорожки туда, куда она собиралась.
Будка с учебным корпусом остались далеко по левую руку. Пригревало солнце, дул легкий ветерок, с каждым порывом которого у Риты внутри становилось все более пусто и тревожно. В этой части парка никого не было, и ей казалось, что на земле она осталась совсем одна.
Забор – натянутая между столбами сетка крупноячеистая металлическая сетка с небольшой рваной дырой – возник перед ней неожиданно, как будто выпрыгнул из-за желтеющих деревьев. Рита остановилась, судорожно вздохнула и вылезла с территории школы.
Здесь все было как будто так же, и все-таки неуловимо иначе. То ли оттенок травы иной, то ли ветер холоднее. То ли просто страшнее и естественнее. Рита не раз ходила на станцию, там покупали сигареты и пиво, которых не достать было в киоске на территории школы. Каждый раз она наблюдала это преображение, и каждый раз оборачивалась, чтобы поглядеть на школьный парк, кажущийся таким светлым, праздничным и игрушечным. Вернуться? Просто посидеть в траве, лениво куря сигарету, посмотреть в бледное октябрьское небо, наслаждаясь последними остатками лета.
Она решительно повернулась к лесу и зашагала по узкой, вытоптанной школьницами тропинке. Успеется. На станции небом полюбуется.
С электрички Рита собиралась сойти на Финляндском, даже билет взяла, но, по счастью, спросила об автобусной остановке у старушки, которой помогла занести тележку.
– О, милая, тебе в Комарово выйти надо, там от станции недалеко.
Получалось, что ехать ей всего пару остановок, за и билет она в несколько раз переплатила. С другой стороны, реши ее кто-то искать (больная Ритина фантазия тут же нарисовала деловитых молодых эсэсовцев СС овчарками, на чистейшем немецком спрашивающих билетную кассиршу, куда собралась фроляйн), делать это станут в городе.
Больницу, вернее частную клинику, она нашла достаточно быстро. Вдруг увидела глухой забор, из-за которого светился парк, такой же игрушечный, как и школьный, и поняла. Ей туда.
На главной аллее Рите на секунду показалось, что она увидела математичку, но обернувшись, девочка поняла, что ошиблась. Лескова была брюнеткой, а неизвестная молодая женщина – шатенкой, только рост и фигура похожи. Да и зачем Косиножке сюда приезжать?
В приемном покое проблем не возникло. Рита просто сообщила имя (пришлось назвать собственное, потому что потребовали паспорт), накинула халат, поднялась на третий этаж. Нашла нужную дверь, глубоко, как перед прыжком в воду, вдохнула и постучала.
Я не настолько люблю Гарри Поттера, чтобы брать себе ник круцио, да еще с кучей восклицательных знаков. Так что, чтобы случайно или нарочно кто-нибудь не был введен в заблуждение, автор по имени круцио и я - два разных человека.
Автор
Автор, спасибо вам, что не забываете
не за что, не за что)
прекрасно, как и всегда
Спасибо огромное за очередной кусок.)
кусоче к просто замечательный! ням-ням-как один укус и снеова ожидание продолжения))) не покидайте нас надолго, Автор!
читатель
Ах-ха-ха!
не за что)
Kaori~
лучше бы конструктивной критики, ага?)
Janchen
вам спасибо, что не забываете)
Kotani Erisa
вы меня балуете)
Гость
и я вас, разумеется, люблю) за такие-то комментарии
AlisaRat
вы же знаете, это мой профессиональный почерк)
Гость
Ни за что, не раньше, чем закончу)
Модо
дада)
ромб
С нетерпением жду как продолжения, так и открытия инкогнито
ну, ждите)))
автор
– Войдите. – Старуха ответила прежде, чем Эмма успела собраться с мыслями.
Дверь приоткрылась, и на пороге появилась… Рита. Одна. Растеряная и растрепанная, с каким-то кульком в руках. Чуть бледная, чуть смущенная и очень решительная. Только Риты ей для партизанской войны и не хватало!
К счастью, Красавина кинула взгляд на бандитскую тещу, и кажется, все поняла. Девочка (вот ведь умница!) встала увереннее, широко улыбнулась и звонко выпалила:
– Уважаемая Эмма Генриховна! От имени и… ммм… от имени и по поручению десятого класса и всей школы «Первоцвет» желаю вам скорейшего выздоровления! Вот.
И сунула ей в руки кулек с пошлейшими апельсинами и парочкой солнечно-желтых лимонов.
– Спасибо, Рита.
Они замолчали, глядя друг на друга.
Какая она, все-таки, красивая. Выбившиеся из узла завитки волос у висков лежат как будто тени. И нижнюю губу прикусила. Зачем она пришла? Что случилось накануне вечером, что Эмма, потом всю ночь повторяла это чертово имя, а Красавина поутру сорвалась и приехала к ней в больницу? Как адрес-то узнала?
– Я… – на лице девочки отразилось сомнение, можно даже сказать, мучительное сомнение.
Губы сжались и побелели, пальцы теребили пуговицу на халате, а глаза… глаза блестели, как у Риты Северцевой в те минуты, когда она… они…
– Я принесла книжки, Эмма Генриховна. Олимпиада уже скоро, а я никак не могу понять грамматику.
Грамматику она понять не может?!
Как и все дети, часто бывающие за границей, Рита не имела ни малейшего понятия о грамматике. Она просто говорила или писала, не задумываясь, как делала бы это по-русски. Что она хочет сказать?
– Эмма Генриховна, не волнуйтесь, я знаю, что у вас была температура. – Быстро, полушепотом, как будто старуха могла понять немецкий, произнесла девочка. На скулах у нее появились красные пятна, но губы по-прежнему были белые. – Я никому не скажу про тот вечер, потому что…
– Что ты не скажешь про тот вечер?
Что она натворила?! Почему ее любимая ученица краснеет, бледнеет, мнется и вот-вот оторвет эту несчастную пуговицу?!
– Я никому не скажу, что… что вы меня поцеловали.
Мир рухнул. Сошла лавина и погребла все живое под снеговой и каменной осыпью. И Эмму – в первых рядах. Сразу, после Риты, очевидно.
– Ты очень испугалась?
Кажется, девочка не ожидала услышать этого.
– Вы… да. Я сначала очень испугалась. А потом Му… один человек мне объяснил, что вы вовсе не хотели меня изнасиловать. И я испугалась уже за вас. Того, что вы лежите здесь одна и ругаете себя за то, что случилось. А вы, оказывается, этого совсем не помните.
– Я не одна… я помню…
В голове у Эммы путались мысли. Кто послал ей эту девочку? Такую смелую, такую сильную, такую мудрую, так тонко чувствующую… и так похожую на главный кошмар и недостижимую мечту ее жизни.
Наверное, такими, как Рита, и были жены декабристов – все простить, даже не понимая, благословить и пойти вместе в неизвестность.
– Я должна тебе сказать кое-что. Это было… не только из-за температуры, джина и других внешних причин. Ты очень похожа на одну девушку. Ее даже звали как тебя.
И не успев удивиться, что она кому-то – да еще кому, пятнадцатилетней школьнице! – рассказывает о своем персональном безумии, она вдруг выложила Рите все. Про лагерь имени Володи Дубинина, про Риту Северцеву, про чердак заброшенного корпуса, про маленький частный дом в Искитиме. Про то, как она впервые увидела Красавину – не на уроке, а в заброшенной трансформаторной будке. Про то, как они, две Риты, оказались неотличимы друг от друга. Про призрак в белой рубашке…
И замолчав, Эмма вдруг поняла, что не знает, что девочка сейчас сделает. Повернется, молча уйдет, а в школе, вопреки обещаниям, расскажет все директрисе? Или ласково, как ребенку улыбнется и скажет, что все понимает, но потом будет избегать ее?
Зачем она вообще все это рассказала?!
Рита не сделала ни того, ни другого. Она осторожно сжала ладонь Эммы своими тоненькими ледяными пальчиками и тихо сказала:
– Вы меня не дослушали, Эмма Генриховна. Я никому ничего не расскажу. Потому что я в вас тоже влюбилась.
Учительница математики Ольга Лескова по прозвищу Косиножка села в машину и закурила. Она пока не собиралась никуда ехать – во-первых, суббота длинная, во-вторых, муж ее не ждет, а в-третьих… ну черт возьми, любопытно же, почему это замухрышка Красавина вечно шастает к Штольц! Влюбилась эта девчонка, в немку, что ли? И главное, почему Эмма все это поощряет, либо она святая, либо…
Но тут Ольга вспомнила, как эта святая имела ее страп-оном, и сзади, и спереди, и руками, и языком, и истерически захохотала, роняя пепел на дорогущие новые джинсы. Нет, нет, нет. Тут, наверное, что-то другое.
Сплошная загадка эта Эмма. Как будто мало того обидного факта, что занимаясь с ней, Ольгой Лесковой, сексом, Эмма явно думает о ком-то другом.
Автор, спасибо!
шепотом
Автор, я вам обязательно нарисую что-нибудь даже^^
Такие...вопли восхищения с моей стороны.) Спасибо)